Хвак - О`Санчес

   - Эй, Малой! И здесь насухо подотри, а то свернулось и подошвы липнут! Братцы, а этот где!? Зерневой?

   Хватились люди, но морочника Петли уже и след простыл! Наверное, двое проигравших, что в него вцепились, поволокли наружу да первым же стражникам отдали. И сами сгинули. Оно конечно - за зерневой, за морок и на колу сидеть несладко, но лучше бы энтого Петлю на месте кончить, общим судом, - оно и в развлечение.

   - Ну, что, братцы, есть у кого зернь? Душа горит - продолжить бы?

   Нет, ни у кого более игровых костяшек не сыскалось, ни мужицких, ни каких иных, тем и закончилось веселье. Вот и всегда так!..

   Мясо съедено, вино выпито, дружба не удалась... Но зато все неприятности обошли Хвака стороной, он сыт и здоров. И с деньгами!

   Хвак собрал пальцы в кулаки - на левой руке, потом на правой руке... Левую неловко сжимать - приопухла чуток, кожица на суставах свезена, пощипывает - в холодную бы водичку сунуть, остудить... А десница в полном порядке! Хвак смотрит на кулак правой руки, аж ликует, а открыть его все-таки тревожится: кроме полукругеля, который за пазухой, в надежном месте спрятан, есть у него и другие деньги, уместилось в ладони целых три монеты: большой медяк, медяк и полумедяк - подобраны в кабацком бою! Левой он как наподдаст одному, а правой хвать, хвать, хвать - вот они! Но, все-таки - не заработаны ведь, а ну - отнимут!?

   - Кто отнимет?

   - Да хотя бы стража!

   - Стражи нет.

   - Ну тогда хозяин таверны - с его земли подобрано!

   - Хозяина тоже поблизости нет, а служкам и без того работы выше головы - вон как забегали!

   Попугал себя Хвак разными страхами, сам же и успокоил молчаливыми рассуждениями, но уже решил: пора уходить. Вот только знать бы - куда? Ай, да какая разница! По имперской дороге, вон туда. Главное теперь - не забыть важное: три и один - это четыре. Два и два - тоже четыре. Три и два - это пять, больше, чем три и один. Раз! - и полумедяк твой! Или, наоборот, проиграл: у Хвака в третий кидок было четыре и четыре, это... много. А Петля себе выкинул эти... на одной кости два рядка по три, да на другой столько же - "забор" называется. Два забора сразу - высшая удача. Люди называют ее - полная дюжина. А дюжина - это двенадцать! А двенадцать - это пальцы с обеих рук да еще два пальца!

   Шагает Хвак по имперской дороге - и весь мир ему улыбается! Сыт он - как следует сыт, хотя и еще можно было бы навернуть чего-нибудь такого... Вино - в голове уже не бултыхается, весь хмель давно выветрился, но сердце все еще помнит эту беззаботную радость, которая расцвела в нем после второго кувшина. Деньги - была одна монета, да добавилось три... Три и одна - четыре. Вот бы еще разузнать, на сколько медяков можно обменять полукругель? И все-таки мир очень уж чудно устроен...

   Хвак поозирался во все стороны - один он по дороге идет, никто за ним не подсматривает - хоть нужду прямо на дороге справляй! Но только так делать - негоже, даже с деревенской дороги сойди на обочину, уважь тех, кто тем же путем должен ходить, ты ведь не лошадь и не горуль! Но только в Хваке совсем иная потребность зудит: убедился он, что нет никого поблизости, добыл тряпицу из-за пазухи (в трактире лоскут подобрал), развернул ее и опять на четыре монеты любуется. И все-таки очень уж чудно устроено все на белом свете! Вот, например, денежки лежат на руке, одна серебряная, да три медных. Из медных самая крупная - большой медяк. За нее - Хвак крепче крепкого усвоил - дают две монеты поменьше, два простых медяка. А за простой медяк дают два полумедяка. Два по два - это... четыре. Выходит, что за большой медяк ему могут дать четыре полумедяка... и это будет то же самое! Четыре, да два, да еще один - это будет... много. Ладно, потом постарается поточнее посчитать. А вот с серебром как быть? Если в одном медяке - два полумедяка, то в кругеле - два полукругеля! Ловко! Но знать бы - сколько волшебной силы в этом самом полукругеле? Уж, наверное, поболее, чем в двух... или даже трех... больших медяках!.. А, может, и еще больше!.. Но - почему?

   Хвак сначала замедлил ход, а теперь и остановился, позабыв обо всем окружающем мире, расставил сапоги, уперся ими попрочнее в дорожную твердь и принялся размышлять. Он не слышал ни воркования луговых птеров в траве, ни рева ящерных коров из пастбища за лесом, ни громыхания далекой грозы... Хвак думал. Наверное, в медяке потому силы вдвое больше, что он сам больше, чем полумедяк. На весы если положить с разных сторон - так, небось, то на то и выйдет... А вот полукругель... Он же в ширину почти такой же, как и большой медяк, а в толщину - заметно меньше. Так - почему?

   - Что, детинушка, столбом стоишь? Молишься, али мошну потерял? Много ли утеряно?

   Обернулся Хвак на дребезжание - прохожий со спины подоспел, старенький дедок. На голове шапка, белая с черным, которые паломники носят, в знак уважения к своим богам - Хвак не раз таких видел, через их деревню паломники часто проходили... Паломники - люди праведные, чистые... И путешествуют много, с богами разговоры ведут, стало быть - умные... Обрадовался Хвак: вот кто ему поможет, туман в голове рассеет!

   - Доброй тебе дороги, отче! - Хвак поклонился вежливо, со всем уважением к старости святой.

   - И тебе того же, внучек. Денюжки считаешь?

   - Ды... не без того. Слушай, дедушка, а у тебя есть деньги при себе?

   - Че... чего?.

   - Ну... монеты! Кругели там, полукругели? Давай посмотрим, какие у тебя?

   Так и затряслись у деда коленки, стоит, ртом пустоту подглатывая...

   - По... пощади, сынок... нет у меня...

   - Как - нет? - Изумился Хвак и на деда взирает вытаращенными глазами, поверить ему не в силах. Как это у него нет, когда кошель к поясной веревке подвязан?.. Был подвязан, а теперь его старик под жреческий балахон засунул? Хвак поозирался - нет никого вокруг! Ни людей, ни зверей, ни демонов - чего он так испугался, паломник этот?

   - Кого ты боишься дедушка, чего ты прячешь? Тут ведь нет никого, ни одной живой души поблизости?

   Понял дедок, что - да, чистую правду святотатец речет: нет никого в округе, нечего и надеяться на защиту, на спасение... Бряк на колени и дальше бороденкой в пыль валится, слезы туда роняет. Да только пыль зело густа и высока: туда кувшин вылей - тотчас впитается и даже грязи не образует, а немного погодя и до прежнего состояния высохнет...

   - Не губи, сынок, возьми все, что есть, только не губи! Не мое это добро, храмовое!

   Видит Хвак - дело как-то не в лад поворачивается, умом тронулся старец, не иначе...

   - Вставай, дед, ты чего? Может, воды тебе? Я поищу, где-то тут ручей неподалеку, водицею потягивает...

   Нет, завывает старик, в пыли перед ним валяется... И осенило вдруг Хвака: старый пень за лихоимца его принял, за татя дорожного, за разбойника!